ГЕНЕРАЛ, ЗЕК, ПУБЛИЦИСТ И ТЕРРОРИСТ. ЖИЗНЬ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЛЕГЕНДАРНОГО КАМПЕСИНО
Боевой генерал в Испании, курсант военной академии в Москве, "убийца собак" в Коканде, зек в Воркуте, публицист в Париже, террорист за Пиренеями, персонаж книг Хемингуэя и Солженицына - все это Валентин Гонсалес по прозвищу "Кампесино". "Известия" впервые рассказывают российскому читателю его подлинную историю.
Кто-то скажет - сюжет для сериала, кто-то - мелодрама, вестерн, авантюрный роман. Но все, что мы расскажем, - правда, оттого столько ссылок и цитат в тексте.
Генерал, зек, публицист и террорист. Жизнь и приключения легендарного Кампесино. Фотодокументы
Рассказывать про Кампесино "Известиям" помогают:
Виктория Кравченко - дочь Валентина Гонсалеса,
Андрей Елпатьевский - историк, автор книги "Испанская эмиграция в СССР";
Елена Съянова - писатель;
а также
Эрнест Хемингуэй и Александр Солженицын, в представлении не нуждающиеся;
Мануэль Тагуэнья - в испанскую войну командир корпуса у республиканцев; в СССР - курсант, а затем преподаватель Военной академии имени Фрунзе; в 1947-м выехал из СССР; разочаровавшись в коммунизме, выпустил мемуары "Свидетель двух войн" - спокойное и честное свидетельство о пережитом.
Рафаэль Миральес - участник гражданской войны в Испании, пресс-атташе кубинской миссии в Москве в 1944-1945 годах, автор книги "Испанцы в России" - не научного, но по-журналистски цепкого подбора легенд, бытовых баек и подробностей.
Энрике Кастро - бывший член ЦК Компартии Испании; после разрыва с коммунизмом написал книги с характерным названиями "Секретная жизнь Коминтерна" и "Моя вера потеряна в Москве".
Юлиус Марголин - польский, потом французский, потом израильский журналист, писатель, философ, узник ГУЛАГа.
Меня предупреждали, что письмо очень личное, но почему-то казалось: должно же быть что-то еще, кроме сугубо семейного. Но вот перевели с испанского. Ничего. В роковые минуты не до высоких материй. Пожелтевшие четвертушки тетрадных листков, простой карандаш, крупный нервный почерк, пропущенные буквы, знаков препинания почти нет. 1947 год.
"Твои родители думают, что, когда они перестанут тебе помогать, ты сможешь найти мужчину. Но сейчас жизнь настолько сложная... (неразборчиво) ни один мужчина не ищет женщину, чтобы создать семью. Он берет ее на время. У вас мужчины хотят, чтобы женщина работала как ослица, и после работы она превращалась в ослицу дома. Но ты же не такая... Когда, плача, я просил тебя на улице, рядом с твоим домом, я хотел видеть свою дочь, ты ответила, что сейчас вызовешь милицию. Как больно быть в Москве и быть не в состоянии увидеть дочь! И не только это! Я живу в Москве в течение трех дней (неразборчиво)... плакать (неразборчиво)... смотреть (неразборчиво). Я не знаю пройдет ли это письмо (неразборчиво)... но в любом случае оно до тебя дойдет. Я последний раз целую тебя и дочь, которую я бы хотел, чтобы ты мне показала хотя бы на 10 минут. Я не могу находиться в Москве больше сегодняшнего дня. Сердце разрывается... (неразборчиво). Последний раз прощай. Прощай навсегда. Твой раб Кампесино".
Подпись - по-русски.
Он тогда таился, прятался, на улице опасливо поднимал ворот лагерного бушлата.
Отстреленный мизинец
Очень плотная, перенасыщенная событиями судьба. Человек-пружина: чем сильней его давили, тем жестче распрямлялся. Это - с юности.
Валентин Гонсалес Гонсалес (полное имя), которого потом все будут знать под прозвищем Кампесино ("Крестьянин"), родился в 1904 году в Бадахосе, в юности пас свиней, работал на шахтах в Кордове, служить его призвали на флот, там увлекся идеями анархизма, потом коммунизма. Сидел в тюрьме, бежал, под чужим именем завербовался в испанский Иностранный легион. Легион послали в Марокко усмирять восставших арабов. Гонсалес перешел на их сторону. Арабов разгромили, Гонсалес себя выдал за легионера, попавшего в арабский плен, вместо расстрельной пули получил букет роз, вернулся на родину. Из легиона сбежал, отправился агитировать крестьян поднимать восстание. В общем вы поняли, что за натура.
Дальше - 1936 год, гражданская война в Испании. Очень скоро Гонсалес - один из самых знаменитых командиров республиканской армии. Командир батальона, потом бригады. Генерал. Депутат кортесов (парламента). Славился безумной отвагой и... приметной черной бородой (поклялся не сбривать, пока не победят Франко). Наши журналисты, работавшие в Испании (Михаил Кольцов, Илья Эренбург, Овадий Савич), писали о нем восторженно. Илья Эренбург, из очерка "Кампесино" (который потом запретят): "Живые острые глаза, иногда лукавая усмешка, говорит горячо и весело. Каждое слово - образ". Эрнест Хемингуэй более сдержан. Кампесино - глазами главного героя романа "По ком звонит колокол" Роберта Джордана: "Когда он увидел Campesino, его черную бороду, его толстые, как у негра, губы и лихорадочные беспокойные глаза, он подумал, что такой может причинить немало хлопот. Это был смельчак, отчаянная голова - трудно найти человека смелее. Но, господи, до чего же он много говорил! И в пылу разговора мог сказать что угодно! Но как бригадный командир он оказывался на высоте даже в самых, казалось бы, безнадежных положениях".
Елена Съянова: "В одном из наших архивов я нашла несколько документов, связанных с Кампесино. Прежде всего это так называемый "Дневник Пятого полка". Добровольческий коммунистический Пятый полк народной милиции - главная боевая единица в дни обороны Мадрида. Кампесино тогда командовал его Ударным батальоном. Однажды приехал к новобранцам на занятия по огневой подготовке. Бойцы мазали по мишеням. Кампесино с пистолетом в руке выстроил их и сказал, что возиться с лодырями у революции времени нет, потому он, комбат, каждому, кто промахнется, будет отстреливать мизинец на левой руке (правая нужна для боя). Упражнение выполнили все. Кампесино приказал отнести мишени подальше: продолжаем занятия, условия прежние. Показываю, как надо стрелять. Взял винтовку, выстрелил - и промахнулся. Достал из кобуры пистолет, отставил мизинец - и отстрелил. С каменным лицом снова взял винтовку. Попал в яблочко. Бойцы стояли ошалевшие".
Между прочим, у слова "кампесино" два значения - просто "крестьянин" и насмешливое вроде нашего "деревенщина". И в характеристике Кампесино говорилось примерно так: нередко прикидывается деревенским простаком, потому что тогда ему легче прощаются невоздержанность на язык и вольность суждений.
Еще из Хемингуэя: "Ему (Кампесино. - "Известия") никогда не приходило в голову, что положение может быть безнадежным, и потому, даже когда так и бывало, он умел найти выход".
Как в воду глядел.
Ах, эта родинка!
1939 год. Испанская республика пала. С большой группой недавних ее руководителей Гонсалес прибывает в Советский Союз. Но пасаран! Впереди новые бои!
А поскольку впереди новые бои, эмигрантов-военных отправили к ним готовиться. Кампесино попал в Академию имени Фрунзе. Испанцам дали русские имена. Листер стал Лисицким, Каррион - Кирилловым... Валентин Гонсалес превратился в "Петра Антоновича Комиссарова". Похоже, давая имя, начальство намекало: нужен комиссарский глаз.
В Кремле на приеме сам Сталин жал ему руку. Калинин вручил часы с гравировкой "Испанскому Чапаеву". На спичечных коробках красовались его портреты. Он получил хорошую квартиру. А на одном из праздничных вечеров в Академии...
Были танцы, мимо стоявших в уголке испанцев прошла очень хорошенькая русская девушка. Кампесино отпустил шуточку насчет родинки у нее на щечке. Естественно, на испанском. А девушка повернулась и на хорошем испанском его отбрила. Все захохотали, Кампесино застыл с открытым ртом, потом, не обращая внимания на друзей, бросился за насмешницей. И не отходил от нее весь вечер. Девушку звали Ариадна Джан.
Виктория Кравченко: "Джан - так когда-то записали моего деда, черкесского мальчика, его еще до революции великий князь Николай Николаевич отправил в Париж в Высшую школу верховой езды. А мальчик там связался с революционерами. В гражданскую был красным кавалеристом, потом служил адъютантом Буденного. А испанца-бородача на том вечере мама узнала сразу. В тридцатые молодежь увлекалась Испанией, мама собирала альбом с вырезками - о Кампесино целый раздел".
На родине у Гонсалеса была семья - жена, трое детей. Но франкисты взяли их в заложники, потом ему сообщили: расстреляны. Ариадна была на шестнадцать лет моложе его, из-за бороды Кампесино выглядел еще старше. Первый раз пошел делать предложение в штатском, родители невесты отказали: дочка, зачем тебе этот дед? Тогда Кампесино надел свою генеральскую форму, все ордена и явился вновь. Полковник Джан отдал честь - и согласился.
Дело было в 1940 году, когда над Кампесино уже сгущались тучи.
Наше слово гордое "тобарищ"
Отчего все пошло под откос? А может, и не могло не пойти?
"Курсант Комиссаров" не сдал экзаменационную сессию. Андрей Елпатьевский: "Если объективно, Кампесино, конечно, не мог учиться в Академии. Я видел заполненную им анкету: извините, ошибка на ошибке. Человек и по-испански-то писал с трудом, а его посылают получать высшее образование на русском".
Но ведь он не просто курсант - боевой генерал, практик! Елена Съянова: "Сохранился отчет о настроениях испанских курсантов. Про Кампесино - самые негативные отзывы: недисциплинирован, невыдержан. "Критикует кавалерийские доктрины Буденного". Про Тухачевского: в Испании бы бойцы своего командира не дали арестовать - стали бы вокруг него в каре и отстреливались".
Между тем в "советской" испанской эмиграции (по крайней мере в ее верхушке) атмосфера была накаленной: тесный мирок, обострившиеся давние склоки. Это для любой эмигрантской среды характерно, но здесь ведь еще и темперамент! "Элементы экспансивности, доходящие до состояния аффекта, испанцами рассматриваются как явление национальное" - эта фраза из донесения русского директора одного из детдомов для испанских детей в СССР приводится в книге Андрея Елпатьевского. А дети лишь копируют взрослых. Повод для пересудов дала Долорес Ибаррури: мужа отправила в Ростов, сейчас при ней открыто находился "друг", молодой испанский коммунист. Виктория Кравченко: "На одном из собраний отец бросил Ибаррури: "Вместо того, чтобы думать о борьбе, ты себя ведешь как проститутка!"
Он произнес вслух то, что другие говорили шепотом. Но никто Кампесино не поддержал - сказалась его ссора с Листером. Энрике Листер, тоже герой Испании, генерал, командир Пятого полка (того самого), товарищ по Академии... Видимо, случилось что-то очень серьезное, потому что дальше они с Кампесино ненавидели друг друга всю жизнь. Листер звал Кампесино "паяцем", языкатый Кампесино на каждом углу честил Листера "мерзавцем". А Листер был человеком влиятельным...
Общим фоном - разочарование в советских реалиях. Рай вблизи оказался не столь прекрасен. Виктория Кравченко: "Отец кричал в магазине продавцу: "Я - пролетарий, ты - пролетарий! Почему ты меня обвешиваешь?" Гонсалесов "уплотнили", вселили в их квартиру еще две семьи курсантов-испанцев (а советские коммуналки ужасали Кампесино; он все спрашивал жену - а как же у вас в СССР муж с женой ночью, если в одной комнате с ними справа бабушка, слева дети). Тут же всем стали известны подробности быта недавнего кумира. Виктория Кравченко: "Мама была беременна, и отец делал домашнюю работу. Испанцев это смешило. И вот в стенгазете появляется шарж: бородач Кампесино в генеральской форме, но в женских туфлях на высоком каблуке - стирает! Отец, гордый испанец - в женских туфлях! Как он никого не убил?! Но в ответ услышал: "Мы тебя знали львом, а ты стал котенком". Словом, отношения с большинством товарищей тоже оказались испорченными. Рафаэль Миральес: "Валентин подвергался осуждению за серьезную ошибку - женитьбу на женщине из России, которая была выше по положению тех, кого могли найти себе остальные".
Словом, все одно к одному. А тут еще преподавательница по русскому, молоденькая девчонка... Русский ему не давался абсолютно. Виктория Кравченко: "Отец прожил здесь почти десять лет, но языка по-настоящему не выучил, говорил с трудом, мама всегда была при нем переводчицей. А в испанском очень похожи звуки "в" и "б". Отец произносил "тобарищ" вместо "товарищ". И писал так же. Преподавательница сказала: курсант Комиссаров останется после занятий и час будет писать слово "товарищ". Я помню этот листок, он хранился дома: неловкими буквами - несколько строк: "товарищ", "товарищ" ... "тобарищ". Листок был мятый. Видимо, отец писал-писал, потом взорвался, скомкал его, сунул в карман. И ушел из академии".
"Он швырнул партбилет в лицо Ибаррури"
Руководство академии решило отчислить "курсанта Комиссарова" и еще двоих не сдавших экзамены испанцев. Разбирать инцидент приехал Хесус Эрнандес, секретарь ЦК. Листер заявил: или Кампесино, или я. Эрнандес произнес дипломатичную речь. Мануэль Тагуэнья: "Он сказал, что есть люди, мало способные к учению, однако они "золото" для партии. С того времени для нас слово "золото" стало синонимом мало умных".
"Персональное дело" комбрига разбирала Контрольная комиссия Коминтерна. Она заседала больше недели. Виктория Кравченко: "Орали на отца, он орал. Мама сидела в зале. Наконец не выдержала: "Уйдем, Валентино, это не люди, это звери!" Отец швырнул партбилет в лицо Ибаррури".
Рафаэль Миральес, добросовестный записыватель сплетен, рассказывает, что после этого оскорбленный и униженный, изгнанный из академии "экс-вождь милисианос" рассвирепел и стал чуть ли не "предводителем шайки разбойников" в русской столице. Виктория Кравченко пожимает плечами: глупости. Между прочим, денежное содержание - и немалое! - отцу тогда сохранили. А Андрей Елпатьевский уточняет: возможно - слухи, которые распускали в испанской среде Листер, Ибаррури и другие враги Кампесино. Надо же было как-то оправдать исключение из партии знаменитого командира. "Его просто "направили на перевоспитание" обычным рабочим на строительство московского метро. Но вскоре началась война".
"Убийца собак"
В Москве на Поклонной горе стоит памятник испанцам, павшим на фронтах Великой Отечественной. Смелые, ненавидевшие фашизм, с боевым опытом - их забрасывали в немецкий тыл, они были летчиками, дрались на передовой, и Рубен Ибаррури получил посмертно Звезду Героя не потому, что у него была знаменитая мать: воинская доблесть - тоже национальная черта.
Но Валентина Гонсалеса не было в рядах фронтовиков. Драма "здешних испанцев": рвались на фронт все, да многие не попали. Почему? Объяснения разные. Говорят, что не были гражданами СССР. Что в 41-м несколько испанцев попали в плен, эту карту начала разыгрывать немецкая пропаганда ("русские гонят эмигрантов под пули"). Что просто не очень доверяли, как не доверяли эмигрантам вообще.
Виктория Кравченко: "Во время битвы под Москвой отец плюнул на все и сбежал на фронт. Его задержали в прифронтовой полосе, посадили ненадолго в тюрьму, но вскоре выпустили. И потом он вдруг совершенно неожиданно оказался у мамы в эвакуации, в Коканде. Тоже фантастика - умудриться проехать всю страну без языка, без документов, сквозь милицейские кордоны!"
Гонсалес приехал в Коканд, куда вместе с другими испанскими эмигрантами вывезли Ариадну с полугодовалым сыном. Добрался - и узнал, что сын только что умер от голода. Для многих "московских испанцев" слова "Коканд" и "кошмар" синонимы до сих пор - из поколения в поколение будут передавать, как загибались там под равнодушными взглядами местных узбеков. Кампесино загибаться не захотел.
Из письма Энрике Кастро Сталину: "В Азии положение страшное". И - перечисляя факты: "Кампесино сделался убийцей собак".
Виктория Кравченко: "От голодухи у беженцев появился промысел: ловить для еды местных псов. Собирались командой и ходили на охоту. Это было рискованное занятие - изможденным, голодным людям справиться с рослой, злобной среднеазиатской овчаркой! Отец тогда спас маму. Она от истощения уже умирала, и отец первым делом убил и сварил для нее какого-то особенно крупного пса".
Иранская граница
В 1943-м семья "Комиссаровых" вернулась в Москву. 21 сентября 1944 года у них родилась дочь. Викторией ее назвали, веря в грядущую победу.
Из письма Ариадны Джан Эмилио Альваресу, однополчанину мужа (конец 80-х): "Война еще продолжалась; Валентино метался и нервничал - его натура борца и воина жаждала действий, он рвался на фронт, где сражались многие испанцы, но испанская "верхушка" санкции на это не давала и, наоборот, мешала. Долорес и ее "свита" умели мстить! Мы решили написать Сталину - но опять пустота. Дело дошло до покушения на него (Кампесино) со стороны "некоторых" испанцев.(Виктория Кравченко: "Несколько человек вечером избили отца в подъезде. Среди нападавших он узнал своего бывшего ординарца".) И тогда Кампесино решил действовать самостоятельно - то есть совершил ошибку, за которую жестоко поплатился, пройдя все девять кругов ада".
"Ошибка" Кампесино, на которую намекает Ариадна, - его побег из Советского Союза через границу с Ираном.
Андрей Елпатьевский: "Бежали в 1944-м в Закавказье через иранскую границу втроем - Кампесино и еще два испанца. Самое интересное, что границу умудрились перейти, но уже в Иране наткнулись на английский патруль. Один из спутников Кампесино рванулся в горы, остальные за ним. Англичане открыли огонь, кого-то из них ранили. Бросать товарища Кампесино и его друг не захотели. Сдались. В Иране тогда стояли советские части, а беглецы были в нашей форме. Англичане передали их СМЕРШу".
"Девять кругов ада"
Дальше - как у всех: допросы, тюрьмы. Следователь говорил, что беглец погубил свою семью: жена уже сидит, дочка передана в детдом. Кампесино сходил с ума.
Виктория Кравченко: "Мама долго ничего не знала об отце. Наконец дошел слух: сидит. Пошла к тюрьме. Ей говорят: "Не значится!" Но женщины, тоже стоявшие в очереди к окошку, надоумили - иди к воротам, вдруг повезет. Пошла. Подъезжает какая-то машина, ворота открываются, и тут мама замечает отца - он подметает двор. "Валентино!" - отчаянно закричала она. Отец поднял глаза - ворота закрылись".
Андрей Елпатьевский: "Срок Кампесино получил не очень большой. У меня этому собственное объяснение: к испанцам в СССР было все-таки особое отношение. Даже в НКВД! На них лежал какой-то романтический отблеск. Тагуэнья пишет: "В СССР само слово "Испания" вызывало симпатию и любовь". Тем не менее свой крестный путь Кампесино по нашим лагерям прошел. Страшные подробности увиденного описаны в его книге "Я выбрал рабство".
В конце концов он оказался в Воркуте. Работал на шахте. Интеллигент бы не выдержал. Но Кампесино интеллигентом не был, он был шахтером.
И тут - неожиданный поворот: в шахте случилась авария, "заключенный Комиссаров" угодил в госпиталь. Здесь закрутил любовь с лагерной врачихой. (Виктория Кравченко: "Я, помню, узнав, даже обиделась слегка за маму. А один из стариков в нашем Испанском центре сказал: "Что ты, девочка! Он не предавал твою мать! Просто был настоящим испанцем!" Подмигнул и горделиво приосанился".) Эта женщина, врач, сначала долго держала его в госпитале, потом оформила освобождение "по состоянию здоровья". С ее же подачи дальнейшим местом проживания Кампесино была определена Туркмения: после Заполярья испанцу там будет легче
Три дня в Москве
Странно, но он добирался в Туркмению без конвоя ("В 1947-м? Могло быть! - подтвердила мне Зоря Леонидовна Серебрякова, дочь старого большевика, всю юность проведшая в лагерях. - Из-за войны масса народу пересидела свои сроки, их пачками отправляли в ссылку, охраны на всех не хватало. Я сама в ссылку ехала обычным поездом".
В Москве ему дозволялось пробыть день - для встречи с руководителям испанской компартии и получения нужных справок). Пробыл три - все надеялся увидеть дочку. Но жена, увидев его, испугалась.
Виктория Кравченко: "Я не смею осуждать маму. Мы вообще не имеем права осуждать людей, живших тогда, - у жестокого времени свои законы. Отец боялся, что квартирный телефон прослушивается, домой не заходил, караулил маму на улице. Наверное, они уже не могли понять друг друга: отец - травленный, все понимающий недавний зек, ненавидящий Сталина. А мама... Мама боялась за меня. Видимо, отец рассказал ей о своих планах, звал с собой - это ее окончательно повергло в ужас. В общем, вы же видели последнее письмо отца, из него все ясно. Был очень тяжелый разговор, он ей тогда сказал: "Думаешь, забудешь меня? Я все равно к тебе приду. Хоть из гроба!" - и сложил руки вот так, крест-накрест, как в Испании их складывают покойникам. После этого - все: больше не видели друг друга никогда".
Побег
Александр Солженицын, "Архипелаг ГУЛАГ": "Я слышал, что во время Ашхабадского землетрясения он (Кампесино. - "Известия") вывел группу зеков из рухнувшего лагеря и перевел горами в Иран".
Андрей Елпатьевский: "Судя по книге Кампесино, дело обстояло так: он прибыл в Туркмению, тут его снова арестовали и ждали каких-то бумаг из Москвы. Но грянуло Ашхабадское землетрясение 1948 года. В одну ночь погибло почти 70 тысяч человек, разрушения были, как после многомесячных ковровых бомбардировок. Естественно - паника, линии связи разорваны, начальство растеряно. Кампесино умудрился задурить голову офицеру МГБ, доказать, что срок уже отсидел. (Я не психолог, но у меня впечатление, что Кампесино обладал природным даром внушения.) Ошалевший офицер махнул рукой. Кампесино не стал терять время и вместе с каким-то молодым парнем (не то узбеком, не то туркменом) рванул через границу, рассчитывая, что в неразберихе есть шанс пробраться".
Елена Съянова: "От ветеранов спецслужб мне приходилось слышать: мы этому Кампесино просто дали уйти. А что с ним было делать? Хороший мужик, герой. Ну, не ужился тут! Так нам он не пакостил, грызся только со своими, с испанцами... "Не расстреливать же!" - так мне сказали. Испанцев из СССР уже все равно выпускали. А на Западе он нам не навредит: характер вздорный, перессорился со всеми. К Франко ему ходу нет, к троцкистам тоже - он их еще в Испании пачками расстреливал. Будет себе тихо доживать где-нибудь".
Андрей Елпатьевский: "Не знаю. ФСБ на мой запрос сообщила, что сведений о побеге Кампесино не имеется, а Служба внешней разведки высказалась двусмысленно: "В 1948 году якобы бежал из СССР". Но даже если допустить, что ему каким-то образом действительно "дали уйти", те, кто это сделал, допустили ошибку. Кампесино жил и действовал по собственной логике".
"Я не могу говорить тихо!"
О побеге Кампесино упоминает не только Солженицын: легенда об отчаянном испанце, вырвавшемся из "большой зоны", бытовала в лагерном фольклоре. Но как дошел слух до Норильска, Экибастуза, Магадана? Неужели отголосок того, что происходило в Париже в декабре 1950-го?
Тогда Францию всколыхнул "процесс Давида Руссе". Руссе, писатель, активный участник движения Сопротивления (но не коммунист), узник Бухенвальда, призвал таких же жертв нацизма создать комиссию и установить правду о советских лагерях. Французские левые интеллектуалы из коммунистической газеты "Леттр Франсез" обвинили Руссе в клевете: какие еще лагеря в свободнейшей из стран! В конце редакционного комментария говорилось: если мы не правы, пусть Руссе подаст на нас в суд, Руссе так и сделал. И выдвинул собственных свидетелей. Юлиус Марголин был одним из них, при этом освещал процесс как журналист.
"Кампесино оказался самой большой сенсацией... Франко обещал ему прощение, если он вернется на родину. Но Кампесино не обратил на это внимания. Группа испанцев из Москвы прислала письмо, где называла Кампесино сумасшедшим. Но Кампесино ответил им в парижской прессе так, что стало ясно - с ума он не сошел. Коренастый, небольшой, со смуглым лицом и горящими глазами, Кампесино как буря обрушился на трибунал. "Меня называли самым фанатическим генералом в испанской войне. Я не жалею крови, которую пролил в борьбе с фашизмом. Но я жалею и раскаиваюсь в том, что хотел навязать испанскому народу режим, похожий на тот, который существует в России. В Советском Союзе я пережил самую большую катастрофу моей жизни". Кампесино не говорил, он рычал как тигр. С таким голосом и темпераментом он мог увлечь солдат своей бригады куда угодно. Коломье (судья. - "Известия") поморщился и сказал переводчику: "Скажите свидетелю, чтобы говорил тише". Кампесино отскочил от барьера с изумлением, ударил себя в грудь: "Я - испанец! Испанцы не могут говорить тихо!" Зал грохнул. Но не прошло и пяти минут, как красноречие начало заражать слушателей..."
Давид Руссе процесс выиграл.
Кстати, Кампесино одним из первых опубликовал на Западе карту ГУЛАГа - не очень точную, составленную по памяти и чужим рассказам, но все-таки...
"Раз уж я тебя не расстрелял..."
Кампесино не случайно пригласили на процесс. На Западе одна за другой выходили его статьи и книги - "Жизнь и смерть в СССР", "Я выбрал рабство", "Коммунист в Испании и антисталинист в СССР".
Андрей Елпатьевский: "Конечно, писал их не Кампесино - какой из него писатель! Писал Хулиан Горкин, журналист, по рассказам Кампесино - благо рассказывать тот умел. Тут, кстати, характерная история. Горкин в молодости был близок к троцкистам. Во время испанской войны, как известно, коммунисты и троцкисты воевали против Франко, потом с подачи Сталина коммунисты троцкистов начали уничтожать. И Кампесино уничтожал, причем безжалостно. Горкин тогда от него сбежал. Примерно в 1949 году они встречаются во Франции. Слово за слово - Горкин говорит: хочешь, я помогу тебе написать книгу? А в ответ: "Ну, раз уж я тебя тогда не расстрелял..."
Так или иначе считалось: неистовый Гонсалес наконец успокоился, сидит где-то в глухой деревушке и корябает пером по бумаге. Но на самом деле...
Короткая справка из испанской энциклопедии: "Из Франции Кампесино руководил серией терактов против режима Франко. В 1961 году по требованию Мадрида арестован французскими властями и заключен в тюрьму".
Виктория Кравченко: "Мне говорили, что отец связался с басками, переправлял им оружие. Да, он ненавидел Сталина. Но ведь и ненависть к Франко осталась! А баски с Франко боролись. Сейчас их борьба известна в основном по терактам знаменитой организации ЭТА, но ЭТА возникла уже после ареста отца. Да и не думаю, что он допустил бы кровь невинных. Другое дело, что представляя его характер, его размах... В общем, при мысли, что в моей любимой Испании, возможно, до сих пор стреляет оружие, которое он тогда переправил, мне становится страшно".
Валентин Гонсалес просидел во французских тюрьмах 17 лет. Выпущенный в 1978 году, вернулся в Испанию и заявил, что складывает оружие: Франко мертв, а в Испании происходят демократические перемены. Объявил о своей поддержке социалистического правительства. Умер в 1983 году.
Москва. Судьба Ариадны
Несколько историй, рассказанных Викторией Леонидовной Кравченко.
- Где-то в 1949 году маму вызвали на Лубянку, сказали, что отец во Франции, ее к нему могут переправить - если согласится работать на советскую разведку. При этом я останусь здесь заложницей. Мама ответила, что не подходит для такой работы по характеру. Тогда ей предложили подписать отречение от мужа. Мама подписала. Через какое-то время получила чистый паспорт.
Очень долго никаких известий об отце не было. Мама постаралась забыть эту страницу жизни, вычеркнуть из памяти все - Испанию, испанцев, даже свое знание испанского языка. Сожгла все отцовские письма, кроме последнего, глубоко запрятанного, все фотографии. Как отрезала: отныне - новая жизнь. Работала на радио в "Последних известиях", со временем перешла на телевидение.
В 1948-м отец ей писал: ты никогда не найдешь в СССР достойного мужа. Ошибался. Лет через шесть она встретила очень хорошего человека - Леонида Николаевича Гореватого, моего отчима; он был летчиком, потом работал в Госплане. Мама стала ему верной женой, хотя, как сейчас понимаю, любила только отца - и тут уж ничего не поделаешь. Дядя Леня относился ко мне как к родной дочери. Но однажды, в 1957 году, дома случился страшный скандал: приехав из пионерлагеря, я узнала, что отныне не "Виктория Петровна Комиссарова, испанка", а "Виктория Леонидовна Гореватая, украинка". (А "Кравченко" я вообще по второму мужу.) При этом, кто мой отец, я не знала, просто звучало очень романтично - испанка!
В 16 лет мне надо было получать паспорт. Тогда-то мама мне кое-что про отца рассказала - очень осторожно, выборочно, с клятвой "никому-никому". Но я узнала, что он герой, что звали его Кампесино и что потом уехал...
После ХХ съезда мама написала Долорес Ибаррури: не может быть, чтобы вы ничего не знали о судьбе моего первого мужа. Ни ответа, ни привета.
Шли годы, я пыталась хоть что-то разузнать об отце. Помню, в районной библиотеке откопала первое, еще довоенное издание "Испанского дневника" Кольцова. Там о Кампесино были восторженные страницы. Во всех последующих переизданиях - ни слова. Потом обнаружила в маминой библиотеке томик Овадия Савича, он тоже писал об испанской войне. На полях рассказа "Цыган" были бесконечные подчеркивания и пометки маминой рукой. Я поняла, что главного героя Савич писал с отца.
Испания стала моей страстью, я пыталась учить испанский, но, увы, отцовская лингвистическая глухота мне передалась - язык не пошел. Работала врачом.
Проходит еще лет двадцать. Иногда мама какие-то детали рассказывала, но опасливо, не до конца. А в 1983-м вдруг говорит: "Что-то мне Валентино все время снится! Не умер ли?" - "Почему - умер?" - "А он мне тогда сказал - я приду к тебе из гроба. И руки сложил вот так". "Мама! Да расскажи ты толком!" И тут она выкладывает всё-всё. Вы понимаете, в каком состоянии я потом ходила неделю...
А мама тогда набралась храбрости и позвонила своему приятелю - корреспонденту в Испании. Осторожно спрашивает: был, мол, такой Кампесино, что про него известно? "А зачем тебе?" - "Это мой первый муж". На том конце трубки - минутное молчание, потом крик: "ЧТО?!!" И он начинает рассказывать: Кампесино действительно недавно умер, его хоронил весь Мадрид, за гробом шли две колонны - бывшие республиканцы и бывшие франкисты, решившие отдать последние почести самому достойному из былых врагов. Газеты твердят в один голос - похороны Кампесино стали в Испании символом национального примирения...
Потом мы вдруг получаем письмо от Эмилио Альвареса, когда-то отцовского адъютанта. Мама вспомнила отцовские рассказы: длинноносый Альварес, в бригаде его звали Пиноккио. В 1940-м не смог уехать из лагеря интернированных во Франции, жена ждала ребенка, и все жалели: бедолага! остается! Письмо было очень хорошее, подробный рассказ о отце, о послевоенных встречах с ним, о том, как любил он маму, меня. В частности сообщал: первая отцовская семья, которую считали расстрелянной, оказывается, осталась жива. Франкисты их выпустили. Отца похоронили рядом с его первой женой Хуаной. А у меня в Испании, таким образом, - сводные сестра и два брата.
Мама страшно разволновалась, написала Альваресу подробный ответ (черновик у меня хранится). Я тоже послала письмо - от себя. Просила координаты испанских родственников. Но ответ Альвареса удивил. Про нашу испанскую родню он написал очень коротко, а дальше на четырех страницах шли подробные рассуждения о судьбах коммунизма, о его европейской модели, китайской, кампучийской... Я сначала обиделась, а потом подумала: несчастное поколение. Героическое и несчастное. Воевали всю жизнь, воюют и сейчас. Глубокие старики, там на Западе им уже и поговорить не с кем. Думает, хоть я в Советском Союзе его пойму. Следующее письмо, которое я ему послала, вернулась с пометкой "моэрте" - умер.
Боже мой, а ведь отец был таким же! Ибаррури называли Пасионарией? Чушь. Настоящим пасионарием был Кампесино. Таких людей очень немного, им ничего не надо для себя лично, была бы великая цель и борьба за нее. Тем, кому суждено жить рядом с ними, приходится безумно тяжело, и потому - бедная, бедная мама! Но и забыть таких людей невозможно. Не случайно мама написала тогда Альваресу: "Я ни о чем не жалею - и вновь готова все пережить за счастье быть рядом с ним, ощутить его силу, волю и любовь".
Да, извините, не сказала - мама умерла в 1999 году.
Испания меня не отпускала. Не пошел язык? Пусть. Есть дух Испании! Я пришла в московский Испанский центр, стала его активисткой. Лет семь назад в нашем центре на вечере, посвященном гражданской войне в Испании, вдова Алексея Эйснера, адъютанта знаменитого генерала Лукача, передала мне фотографии отца. Впервые в жизни я увидела его смелое, прекрасное лицо - и разрыдалась на глазах у всех. А чуть позднее мне показали номер американского журнала "Лайф" 60-х годов. Там было интервью с отцом, взятое в французской тюрьме Сен-Брийе. То же лицо, только уже пожилого человека, и главное - моя фотография в двухлетнем возрасте! То есть мама отдала ему это фото тогда, в 48-м, и он нес его у сердца, уходя через советскую границу!
Я очень хочу встретиться со своими испанскими братьями и сестрой. Ничего мне от них не надо, просто увидеться. Хотя и не уверена, что найдем общий язык: "русские испанцы" и "испанские испанцы" - разные люди. Наших много туда вернулось, но мало кто прижился. Я была в Испании с турпоездкой и поняла: уже совсем другая страна. Она такая... общеевропейская... Мне кажется, истинная Испания - это наш Испанский центр в Москве: здесь собираются люди, которые бережно, как огонь свечи, хранят обычаи, праздники, песни... Сегодня они мои главные друзья. Как-то у нас был вечер, и я написала... тост не тост, речь не речь. "Мы выросли в России, у нас русские мужья и жены, и Москва наш родной город, на который мы с любовью смотрим черными испанскими глазами - глазами наших родителей".
Это стихотворение Илья Эренбург посвятил Кампесино. Написанное в 1939 году, оно не было опубликовано при жизни автора: имя прославленного комбрига в СССР вскоре оказалось под запретом.
* * *
Ты увидишь, как победа
Соберется налегке,
И приедешь ты в Толедо
На простом грузовике.
Будут нежные осины,
Как по проводу кричать:
Бородатый Кампесино
К нам пожаловал опять!
Заржавелые винтовки
Откопают старики,
А веселые плутовки,
Те подымут кулаки.
Ты увидишь снова нивы,
Где колосья раздвигал,
Ты узнаешь те оливы,
Где товарищ умирал,
От воды ты будешь пьяным,
И кастильская вода,
Почему она близка нам,
Не расскажет никогда.
Генерал, зек, публицист и террорист. Жизнь и приключения легендарного Кампесино. Фотодокументы
ПРИ ИСПОЛЬЗОВАНИИ
МАТЕРИАЛОВ САЙТА ССЫЛКА НА САЙТ
ОБЯЗАТЕЛЬНА
